Харагуа - Страница 29


К оглавлению

29

Тем не менее, она ничего не сказала, лишь быстрее задвигалась, вынуждая дружка издать блаженный стон, после чего осталась неподвижно лежать, пока мужчина застегивал штаны, а его товарищи как раз показались из-за угла, сделав круг.

— Боюсь, что сам Бог нынче не на моей стороне, — прошептал Охеда на ухо Золотому Цветку. — Надеюсь, что эти, внизу, не догадаются посмотреть наверх, иначе меня просто сцапают, как цыпленка в гнезде.

Но он напрасно боялся: едва поравнявшись с парочкой, один из солдат тут же принялся расстегивать штаны, готовясь сменить своего товарища, уже закончившего дело.

— Вот дерьмо! — выругался про себя Охеда. — Похоже, она собирается обслужить всех троих.

Именно так оно и оказалось, так что бедному Охеде пришлось любоваться этой сценой во второй, а потом еще и в третий раз. Вершиной его негодования стала минута, когда проститутка, придя к выводу, что странная штука, застывшая на стене — все же человек, приветственно помахала ему рукой, которой ласкала спину клиента; тот ничего не заметил, поглощенный своим занятием.

А в это время Сьенфуэгос, Бальбоа и Писарро, притаившись в кустах в двадцати метрах от происходящего, отчаянно раздумывали: то ли выскочить из кустов с оружием наперевес, то ли расхохотаться, представляя лицо Охеды в ту минуту, когда он был вынужден ответить на приветствие заговорщицы, жестами умоляя не выдавать его.

Пятнадцать минут спустя толстушка все же соизволила удалиться, помахав на прощание рукой и даже не обернувшись. Тогда, дождавшись, когда патруль в очередной раз пройдет мимо башни, трое друзей бросились к стене и снова вскарабкались на плечи друг другу, построив живую башню, спеша спасти вконец измученного Охеду, который тут же соскользнул вниз и распластался на земле, подобно жабе, издавая при этом шипение разъяренной змеи.

— Тьфу ты, мать вашу за ногу! — выругался он, встав наконец на ноги, изрядно затекшие от долгого пребывания в неудобной позе. — Вот ведь чертова шлюха, нашла время, когда заявиться!

Ноги у бедного капитана настолько затекли, а мышцы затвердели, что он не мог сделать ни шагу, и канарцу с Бальбоа пришлось тащить его под руки. Лишь когда они добрались до хижины Писарро, где Охеда без сил рухнул на циновку в углу, он позволил себе нервно рассмеяться.

— Вот ведь черт! Ну, если я из-за нее охромею, я ее убью! — прорычал он, не зная, злиться ему или смеяться.

— Скажи спасибо, что она тебя не выдала, — заметил Бальбоа. — Это же Агустина Кармона, девчонка из Гранады, которая всегда обслуживает именно эту компанию, а я ей задолжал целых пять мараведи.

— А кому ты не задолжал? — спросил Охеда.

— Оставим это, — вмешался канарец. — Так что сказала принцесса?

— Она сказала, что предпочитает умереть на виселице.

— Вы шутите?

— Никоим образом. И она тоже не шутила. — Охеда немного помолчал и пожал плечами. — И я ее понимаю. Перед ней встал выбор: остаться ли ей прекрасной королевой, принявшей мученическую смерть, или стать престарелой беженкой, таскающей свои старые кости по неведомым землям. Она выбрала первое, — он цокнул языком. — И думаю, что на ее месте я поступил бы так же.

— Но это же бред! — возмутился Бальбоа. — Бред сивой кобылы!

— Сомневаюсь.

— Я тоже... — ответил Сьенфуэгос. — Я согласен, что лучше умереть в зените славы, чем жить одними лишь воспоминаниями. — Он пристально посмотрел на спутников. — Так что же нам теперь делать?

Алонсо де Охеда, Васко Нуньес де Бальбоа и Франсиско Писарро посмотрели друг на друга, и стало ясно, что ответить им нечего.


6  


— Меня зовут Диего Мендес; Диего Мендес из Сигуры, и в эти тяжелые времена, когда никто не осудил бы меня, если бы я покинул своего господина, я не стыжусь признаться, что являюсь верным слугой его превосходительства адмирала Христофора Колумба, ради него я готов пожертвовать всем, даже собственной жизнью, которой мне уже неоднократно доводилось рисковать, спасая жизнь моего сеньора.

Не считайте меня глупцом или слепцом, я признаю, ошибки его велики, но я уверен, что даже когда позабудут и королей (да продлит Господь им жизнь), а также тех интриганов, что злоумышляли против моего господина, когда даже праха от их памяти не останется, о доне Христофоре будут говорить с уважением и благоговением, ведь до скончания времен не затихнет эхо чудесных открытий, что он свершил за свою необыкновенную жизнь.

Тем не менее, несмотря на всю мою привязанность к вице-королю, я постараюсь как можно более правдиво и беспристрастно пересказать историю его четвертого и самого ужасного плавания, поскольку именно мне выпала горькая участь стать его летописцем, а также изложить причины, заставившие меня направиться к этим Богом забытым берегам Харагуа, которых я достиг в столь бедственном положении.

Итак, два года назад мы вышли из порта Кадиса. Ветер был попутный, и поначалу все шло как по маслу. Однако удача покинула нас с той самой минуты, когда мой сеньор решил взять курс на Эспаньолу, несмотря на то, что их величества категорически запретили ему приближаться к острову.

Его вновь подвела чрезмерная гордость, когда он отказался подчиняться приказу, пусть даже исходящему от их величеств. Увы, это один из главных недостатков моего сеньора, о чем я уже говорил, и Бог свидетель, как я всеми правдами и неправдами умолял его одуматься и отказаться от столь неразумного решения.

Да что там я — сами небеса предупреждали нас, предвещая близкую бурю, но он и на это не обратил внимания, по-прежнему держа курс на Эспаньолу. Адмирал решил бросить якорь у Санто-Доминго, чтобы показать всем своим врагам, что он по-прежнему командует королевской флотилией и остается вице-королем Индий.

29