Харагуа - Страница 24

— Ну хорошо! — прошептал он наконец, повернувшись к Алонсо де Охеде. — Я покину город, но далеко не уйду. В сельве никто не сможет меня найти.

— Вы ошибаетесь, — вмешался трактирный слуга, тощий человек с изборожденным глубокими морщинами лицом и горящими как угли глазами. — Губернатор разослал по окрестной сельве патрули вооруженных солдат — как раз на тот случай, если дикари вдруг попытаются освободить Анакаону.

Алонсо де Охеда повернулся к нему и внимательно посмотрел прямо в глаза.

— А тебе-то какое до этого дело? — спросил он.

— Никакого, — ответил тот без тени смущения. — Я случайно услышал ваш разговор и решил вмешаться, потому что могу быть вам полезен. — Никому не придет в голову искать его в моем доме, — указал он на Сьенфуэгоса.

— В твоем доме? — повторил Сьенфуэгос. — Но зачем тебе так рисковать? Тебя же повесят за то, что ты меня прятал? Таков закон.

— Плевать я хотел на эти законы! — ответил парень, пожав плечами. — Никогда они меня не волновали, уж лучше я буду помогать чокнутому Бальбоа, знаменитому Силачу и легендарному Охеде, чем соблюдать законы этого кретина Овандо.

Бальбоа, не удержавшись от короткого смешка, широким жестом указал на своих спутников:

— Посмотри на нас хорошенько! Мы втроем едва смогли наскрести деньги на выпивку. Неужели ты думаешь, что можешь что-то с нас поиметь?

— Сегодня, конечно, ничего, — ответил тощий слуга. — И завтра тоже. Но я прибыл в Индии открывать и завоевывать новые земли, а не таскать кружки в таверне или пресмыкаться перед Овандо. Я мечтаю о великих свершениях и знаю, что гораздо большего смогу добиться как солдат, чем как торговец или политик, — он немного помолчал, после чего положил руку на стол, как если бы собирался присягнуть на Библии. — Если я поклянусь защищать этого человека, вы можете быть уверены, что никто не сможет до него добраться иначе, как через мой труп.

— Я тебе верю, — убежденно ответил Охеда. — Я действительно тебе верю. У тебя все на лице написано. Как тебя зовут?

— Писарро, — просто ответил тот. — Франсиско Писарро.

5

Много лет спустя, когда приближение кончины заставило его оглянуться назад, чтобы подвести итоги жизни, свершений и приключений, Сьенфуэгос не переставал удивляться, как же тесно порой связаны эпохальные события и незначительные на первый взгляд происшествия, как часто судьбы людей и даже целых народов зависят от самых ничтожных, казалось бы, вещей.

Скажем, если бы в тот вечер Охеда, Бальбоа и он сам не собрались все вместе в таверне «Четыре ветра», если бы туповатый капитан Педраса не заявился бы туда в ту самую минуту, когда слуга оказался возле их стола — весьма вероятно, что этот тощий человек с горящими глазами и пламенной речью никогда бы не сошелся с доном Алонсо де Охедой, не стал бы его доверенным лицом, и тот не сделал бы его своим помощником. Ведь именно благодаря Охеде военная карьера этого человека с железной волей медленно, но неуклонно пошла в гору, и уже на закате жизни, будучи почти стариком, он совершил один из самых удивительных подвигов в истории человечества, покорив при помощи жалкой кучки безумцев сказочную империю Перу, которую населяло более шести миллионов человек.

— Я прибыл сюда на одном из кораблей Колумба, во время его последнего плавания, — поведал Писарро, когда им наконец удалось его разговорить. — Собирался плыть вместе с ним в Сипанго и Катай, но пришлось остаться здесь.

— И почему же?

— Все подхватили лихорадку, и нас высадили в Пуэрто-Эрмосо, в двадцати лигах отсюда — как раз накануне того рокового дня, когда ужасная буря потопила большую флотилию.

— Тебе повезло!

— Повезло? — изумился тот. — Я отправился в Новый свет в поисках приключений, а вовсе не для того, чтобы сидеть, как собака на привязи, на этом проклятом острове, где нет ни малейшего шанса добиться успеха. В Трухильо я пас свиней, а здесь обслуживаю всякий сброд в таверне. Головокружительная карьера, не правда ли?

— Наберись терпения, — посоветовал канарец.

— Терпения? В моем возрасте? — криво усмехнулся Писарро. — В мои года мне следовало быть по меньшей мере капитаном, если я действительно хочу чего-то добиться, а я до сих пор не могу назвать себя даже настоящим солдатом. У меня даже шпаги нет! Только тряпка, которой я протираю столы.

— Охеда — капитан, и шпага у него есть, но его жилище еще хуже твоего, — заметил Сьенфуэгос.

— Но он может гордиться своим именем, этого у него никто не отнимет. Он принадлежит к древнему, знатному и славному роду, — покачал головой Писарро. — Весьма почтенному роду. Я тоже сын аристократа, только незаконнорожденный.

— Это не твоя вина.

— Нет, конечно. Разумеется, я не виноват в том, что я незаконнорожденный. Но моя вина в том, что я до сих пор не научился читать и писать.

— Ну, этому никогда не поздно научиться.

— Этому, может быть, и не поздно, а вот почета и славы мне уже не добиться, — он цокнул языком, словно подшучивая над самим собой. — Вот надо же было такому случиться, что стоило мне взойти на корабль первооткрывателя Нового Света, как меня угораздило подхватить эту чертову лихорадку!

— Не знаю, насколько тебя утешат мои слова, — заметил Сьенфуэгос, — но судя по моему личному опыту, слава достается не тем, кто за ней гонится, и даже не тем, кто ее действительно заслуживает, а тем, кого она сама пожелает выбрать. В конце концов, она ведь тоже женщина.

— Быть может, оно и так, но это не значит, что я должен опускать руки, — ответил Писарро. — Там, откуда я прибыл, родные братья задирали передо мной носы. Они только и знали, что похвалялись своим высоким происхождением и богатством, а я должен был кланяться им, потому что я — всего лишь сын судомойки. А значит, для меня единственный способ доказать, что я ничем не хуже их — это добиться богатства и славы, пусть даже мне придется для этого порвать все жилы.