Харагуа - Страница 10

— Так значит, вы не собираетесь сжигать меня на костре как ведьму? — спросила немка.

— Вы же сами знаете, что я никогда и не собирался этого делать, — ответил монах. — Это было самое тяжкое дело, какое мне когда-либо поручали, зато теперь я просто счастлив, несмотря даже на это доминиканское облачение, — он улыбнулся. — Я не создан быть инквизитором, теперь я точно в этом уверен.

— Я это знаю, но не могу понять, какого черта вы делаете в свите губернатора?

— Я один из ближайших его советников.

— Вы? — поразился Сьенфуэгос. — Кто бы мог подумать! И какие же советы вы ему даете?

— Те, что позволяют мои знания и совесть, — слегка обиженно ответил монах. — Но не думаю, что вас так уж это беспокоит. Гораздо важнее закончить то дело, ради которого я и пришел сюда. Так что давайте займемся крестинами, а заодно проведем и свадьбу.

— Свадьбу? — удивилась донья Мариана Монтенегро. — О какой свадьбе вы говорите?

— О нашей, разумеется, — ответил Сьенфуэгос, немного озадаченный этим вопросом.

— О нашей? — переспросила она столь же удивленным тоном. — Насколько я помню, мы ничего не говорили о свадьбе.

— Возможно, и не говорили, — согласился канарец. — Но у нас ребенок, мы любим друг друга, ты теперь вдова, я не женат. Самое время пожениться. Или ты не согласна?

— Однажды я уже была замужем, — горько призналась Ингрид. — И не была такой уж хорошей женой. Зачем же мне теперь снова совершать ту же ошибку, если у нас с тобой все так хорошо?

— Не так все у нас и хорошо, — возразил обеспокоенный Сьенфуэгос, который уже начал догадываться, куда клонит Ингрид. — Мы живем во грехе.

— О каком грехе ты говоришь, ты ведь даже не католик? — сурово ответила она. — С каких это пор тебя беспокоят подобные вещи?

— Вот с этой самой минуты, — ответил он. — С минуты на минуту меня должны окрестить, и я отныне намерен стать добрым католиком, а потому не желаю жить во грехе. — Он помолчал, стараясь взять себя в руки, а потом, махнув рукой в сторону на брата Бернардино, смущенно наблюдавшего за этой сценой, добавил: — Всю жизнь ты мечтала выйти за меня замуж, и вот теперь у нас есть человек, готовый провести брачную церемонию без долгих проволочек. Так с чего теперь, черт возьми, такие перемены?

— Мне это не кажется хорошей идеей.

— Значит, тебе кажется хорошей идеей то, что наш сын будет расти бастардом?

— Нет, конечно, — согласилась Ингрид, явно обескураженная. — Я вовсе не хочу, чтобы мой сын был бастардом, но почему ради этого мы должны делать то, чего делать не хотим?

— Я этого хочу. Именно этого я хочу больше всего на свете. И всегда этого хотел. Почему же ты этого не хочешь?

— Ах, перестань! — чуть не расплакалась донья Мариана. — Ты же сам прекрасно знаешь почему!

— Нет, не знаю, — сурово и твердо заявил Сьенфуэгос. — Объясни мне, пожалуйста.

— Глядя на нас, люди могут решить, будто я твоя мать, — призналась она наконец.

— И поэтому ты считаешь, что я недостоин быть твоим мужем?

— Что за бред — жениться! Гораздо уместнее здесь было бы усыновление, чем свадьба.

— Это самая гадкая вещь, какую я когда-либо слышал от тебя, — произнес Сьенфуэгос. — Измерять любовь разницей в возрасте — все равно, что судить об уме человека по его росту.

— Согласен с вами, — вмешался брат Бернардино. — Это настоящая глупость, недостойная умной женщины, дочь моя. Там, в крепости, вы мне казались умнее.

— Вам этого не понять, святой отец, — перебила его немка. — Вы даже не представляете, что происходит.

— Я-то как раз представляю, — спокойно ответил тот. — Слава Богу, не вчера родился. Сказать по правде, мне больше лет, чем вам обоим вместе взятым. — Он с нежностью посмотрел на свою бывшую узницу, потом взял ее руку сжал, чтобы приободрить. — И я хорошо понимаю, что с тобой происходит, — добавил он. — Понимаю, что он моложе, а ты пережила ужасные минуты, которые оставили свой след. Но поверь, мне не понадобилось много времени, чтобы понять: этот человек любит тебя больше всего на свете. Он многократно рисковал жизнью ради тебя, и я уверен, что не мыслит своей жизни без тебя. Так что забудь об этих женских глупостях и выходи за него замуж!

— А что будет, когда я стану старухой, а он будет по-прежнему молод и хорош, как сейчас?

— Ты думаешь о тех временах, когда станешь старухой, — францисканец шмыгнул носом — от этой привычки его не смогло отучить даже мытье. — Так почему бы тебе не пойти дальше и не поразмышлять о тех далеких временах, когда ты станешь трупом? Никогда не мог понять, почему женщин гораздо больше беспокоит то, что случится в грядущие времена, чем то, что происходит сейчас? Думаю, именно в этом и кроется ваша неспособность совершить хоть что-нибудь путное. Если бы, например, перед вами стояла задача построить храм, вы бы тут же задумались о тех временах, когда он рухнет, пусть даже до этой минуты он и простоит долгие века, — он снова сжал ее руку. — Ответь мне на один вопрос, только честно, — попросил он. — Ты любишь этого человека?

— Разумеется, люблю!

— А ты любишь или не любишь эту женщину? — спросил он, обращаясь к канарцу.

— Больше жизни.

— В таком случае объявляю вас мужем и женой, — произнес монах, осеняя их крестом. — Дело сделано, и говорить больше не о чем.

— Но как же... — растерялась донья Мариана. — Вы хотите сказать, что теперь мы женаты?

Де Сигуэнса кивнул:

— Пока смерть не разлучит вас.

— Но это невозможно! — возмутилась она. — Вот так сразу?..

— Если хочешь, могу прочитать «Отче наш», но это несущественно. Под угрозой смерти церемонию допустимо сократить.